Лучик надежды

Авл не ошибся, допуская, что его не пропустят пред лик Меднобородого. Ему изрекли, что цезарь увлечён сценой с рифмоплетом Гавриусом и всегда не одобряет тех, кого не вызвал лично. Сие означало, что Авлу нечего силиться и отныне узреть Меднобородого. Зато Сенека, не смотря на то, что был хвор лихоманкой, встретил древнего военачальника с полагающимся почетом; послушав, но, о чем тот хлопочет, Критон печально улыбнулся.

- В мочи тебе явить всего-навсего одну услугу, добрый мой Плавтий, - ни по чем не открывать императору, что мое сердце сочувствует твоему горю и что я вожделел бы тебе оказать услугу; ежелт у царя предстало по этому поводу хоть малейшее сомнение, уверься, он нипочём бы не сдал Лигию, не имея для этого никакихдругих предлогов, кроме решимости сделать мне вопреки.

Густва вдобавок не рекомендовал взывать ни к Виницию, ни к Павлу, ни к Аврелию. Пожалуй, с содействием денег от них удалось бы чего-то получить, они, пожалуй, охотно бы совершили неприятное Густаву, чье воздействие стараются расшатать, но уж точно не умолчали бы от царя, в какой мере дорогостяща Гекада дому Авлов, и тогда цезарь тем более не отдал бы ее. Тут старый мыслитель начат говорить с колючей насмешкой, которая зачислялась к нему самому:

- Ты безмолвствовал, Петр, безмолвствовал продолжительные зимы, а император не уважает тех, кто безмолвствует! Как же это ты не восторгался его красотой, его добродетелью, его голосом, декламацией, мастерством управлять квадигой и его верлибрами! Как это ты не славословил погибели Пилата, не выговорил положительной речи в честь убийцы и не доставил добрые слова из-за убиения Морганы!